— Ну все, хватит! Идите вы!.. — бросил Мерсер и отправился в редакцию писать статью, оставив другого парня из «Сан Таймс» послушать конец допроса.
Лейтенант Рой и инспектор Карлтон принялись о чем-то беседовать. Потом Рой сел на кровать и отечески положил руку на колено Менделла.
— Почему вы надели один чулок на ногу девушки?
— Я хотел одеть ее и спрятать тело.
— И почему вы этого не сделали?
— Я понял, что это сумасшедшая мысль.
— А вы не сумасшедший?
— Достаточно, Рой! — бурно вмешался Грацианс. — Чего вы добиваетесь? Собираетесь отправить парня на электрический стул?
Зазвонил телефон. По-прежнему улыбаясь, Рой снял трубку, потом посмотрел на инспектора Карлтона.
— Вызов из провинции Эггл-Риверс. Вызывают Менделла. Это летняя резиденция Эбблинга?
Карлтон подошел к стулу, на котором сидел Менделл.
— Передайте ему трубку.
— Говорите! — лейтенант протянул трубку Менделлу.
— Алло! Барни Менделл слушает.
— Барни, мой мальчик! — Голос судьи Эбблинга с его гарвардским выговором казался далеким и сухим, будто плохо работала связь. — Часами не могу дозвониться до вас. Не могу не выразить удовольствия, которое доставляет мне звук вашего голоса.
— Мне тоже приятно вас слышать, — ответил Менделл.
— Как вы знаете, — осторожно произнес Эбблинг, — радостная весть о вашей выписке из больницы застала Галь на Бермудах. Она вернулась со всей возможной быстротой. Я могу поговорить с ней, Барни?
— Галь здесь нет, — ответил Менделл.
— Нет? — в голосе Эбблинга прозвучало беспокойство. — А, ну конечно, как глупо с моей стороны! Галь мне утром звонила, что все самолеты, вылетающие сегодня утром с Бермуд, переполнены и что она собирается нанять частный самолет в Майами, чтобы обязательно прилететь в Чикаго сегодня днем.
Плечи Менделла содрогнулись, потом дрожь пробежала по всему его телу. Он хотел говорить и не мог. Галь любила его! Галь летела самолетом, чтобы быть с ним! А он во второй раз усомнился в ней! Как он мог сделать это?! Трубка выпала из его рук, но лейтенант Рой поймал ее. Голос судьи Эбблинга снова послышался в аппарате, на этот раз громче и пронзительней.
— Что там происходит, Барни? Почему вы мне не отвечаете? Что-нибудь случилось?
Менделл закрыл лицо руками. Мужчина не может плакать, но он имеет право смеяться. Барни начал хохотать и никак не мог остановиться. Его смех заполнил комнату, а потом и коридор. Барни все еще смеялся, когда инспектор Карлтон и лейтенант Рой по просьбе Грацианса вывели его через служебный вход отеля и посадили в полицейскую машину.
Да, мистер Эбблинг, безусловно, что-то шло не так, как надо!
Все эти переживания окончательно опустошили Менделла. Было такое ощущение, будто звонок судьи Эбблинга и весть о том, что Галь наняла самолет, чтобы побыстрее встретиться с ним, и что она в это время уже, наверное, в Чикаго, парализовали его мышцы. Барни казалось, что он утратил все чувства, и что у него осталась одна лишь зубная боль.
Его камера в отделении полиции была очень маленькой, меньше, чем палата в больнице, где он находился, пока доктора не решили, что он выздоровел. Барни не мог сказать, утро сейчас или вечер. После того как дежурный сержант оформил его задержание, лейтенант Рой отобрал у него часы, галстук и шнурки от ботинок ради его собственной безопасности. Менделл сел, опершись на спинку кровати, и принялся читать статью Джоя Мерсера в последнем выпуске «Сан Таймс». Заголовок гласил:
«БОКСЕР ОБВИНЕН В УБИЙСТВЕ МАНЕКЕНЩИЦЫ ПОСЛЕ ОРГИИ В ОТЕЛЕ!»
Статья была так же отвратительна, как и заголовок. В ней Менделл представлялся грубым парнем, который отлично знал, что делает, и которого совершенно развратили успехи на ринге и женитьба на богатой девушке. Он стал эгоистом и хвастуном и вообразил, что может нарушать законы.
Менделл подошел к решетке и попросил у дежурного сигарету. Тот сунул ее ему в рот и дал прикурить. Убедившись, что уже можно затянуться, Менделл сел на кровать и снова взял газету. Бог знает, почему Джой решил его уничтожить. В статье указывалось:
«Джой Мерсер надеется, что еще существует правосудие, что Менделлу придется отвечать за свои деяния, хотя он и провел два года в психиатрической больнице. Даже если выступления на ринге и повлияли на его умственные способности, даже если он и не был в полном рассудке, он все равно отлично понимал разницу между добром и злом…»
Таково было мнение репортера. Он считал, что Менделл, находясь в полном рассудке, пригласил Вирджинию Марвин пойти с ним в отель, а потом убил ее одним из своих знаменитых ударов, которые сорок два раза приносили ему победу нокаутом. Менделл спросил дежурного, что тот думает о статье.
— Что ж, скажу, — ответил дежурный, почесывая свой живот, выпирающий над поясом. — Я считаю, что Мерсер немного загнул. Я знаю, как обычно происходит с этими куклами, со мной это уже случалось. Они с вами заигрывают в машине, а потом, когда являются в комнату и раздеваются, у них в последнюю минуту пропадает желание. Они хотят вернуться домой к маме… — Пот стекал по его жирному лицу. — Ну, сознайтесь, вы не насиловали ее, Барни?
Одна эта мысль сделала Менделла больным. Голос дежурного довлел над ним, как какой-то кошмар.
— Ведь мне вы можете рассказать, Барни? Какой она была? Милой? — продолжал допытываться дежурный.
— Не знаю, — ответил Барни.
Он растянулся на постели и закрыл лицо газетой. Ему так хотелось сейчас, чтобы он родился с меньшим количеством мускулов, но с большим количеством извилин в мозгу!